ЭТАЛОН РОССИИ

Рождество Иоанна Крестителя, известное в народе более как день Ивана Купалы, принадлежит к числу самых почитаемых, самых важных, самых разгульных праздников в году. В нем принимало участие все население, причем традиция требовала активного включения каждого в обряды, действа, требовала особого поведения, обязательного выполнения и соблюдения ряда правил, запретов, обычаев.

Начнем, как всегда, с поговорок и примет, принадлежащих купальскому дню:

Иван Купала делит год пополам.

На Иванову ночь звездно — много будет грибов.

Если в Иванов день будет гроза, то орехов уродится мало и они будут пустые.

Сильна роса на Ивана — к урожаю огурцов.

Ивановские дожди лучше золотой горы.

Ивановские дожди вызывают у земледельца неоднозначную оценку — они очень нужны хлебам, но опасны для травы, уже скошенной или ожидающей сенокоса. Многие ивановские поговорки, легко заметить, повторяют сампсоньевские (10 июля / 27 июня) или на свой лад варьируют ту же тему нужного и вредного дождя.

До Иванова дня дождь в засек (т. е. к урожаю хлеба), после Иванова дня дождь из засека.

Во время сенокоса дожди — сену плохо, зерну хорошо.

Когда сено гнило, тогда в сусеке мило.

Сено черно, так каша бела.

Травы черны — лошади кормны (сено погибло, а овес хорош).

В ряде мест на Купалу открывали большой покос. Это скорее знаковое, ритуальное начало сенокосной страды. По-настоящему заготовка сена начиналась сразу после праздника.

Пройти до солнышка два прокоса — ходить не будешь босо.

До солнышка пройди три прокоса, ходить будешь в сапогах, а не босо.

На Иван-день жито должно выколоситься, а не заколосится, так это плохая примета.

На Иван-день колосок, так на Ильин-день (2 августа / 20 июля) колобок в хороший год (пинеж.).

Коли на Ивана просо в ложку, то будет и в ложке (южн.).

На Иванов день цвет, на Ильин-то день — хлеб (карел.).

За два-три дня до Ивана Купалы появляется мед или после в такой же период (воронеж.).

Корми меня до Ивана, сделаю из тебя пана (говорит пчела).

Иванов день заполнен обрядами, связанными с водой.

Ивана Купалу называли «чистоплотным» оттого, что на заре этого дня было принято купаться, и такого рода купанию приписывалась магическая и целебная сила. Поутру в Иванов день купаться — обычай всенародный, и только в некоторых уездах Ярославской губернии крестьяне опасались купаться, так как, по их представлениям, в это время считался именинником сам водяной, который терпеть не может, когда в его царство лезут люди, и мстит им тем, что топит всякого неосторожного.

Ранним утром вологодские бабы «черпали росу»; для этого брали чистую скатерть и бурак, с которым и отправлялись на луг. Здесь скатерть таскали по мокрой траве, а потом выжимали в бурак и этой росой умывали лицо и руки, чтобы прогнать всякую «болесть» и чтобы на лице не было ни угрей, ни прыщей. Точно так же черпали росу и в Пензенской губернии, хотя здесь она служила не только для здоровья, но и для чистоты в доме: купальской росой кропили кровати и стены дома, чтобы не водились клопы и тараканы.

Накануне Ивана Купалы вологодские крестьянки обязательно мыли у колодца или на реке «квашенки» — кадушки, в которых приготавливали тесто для ржаного хлеба.

В селениях по Енисею хозяйки в ночь на Ивана Купалу выносили на двор кринки. «Чтобы корова давала больше молока, чтобы с молока был больше снимок (сливки) и чтобы из него выходило больше сметаны», нужно «дать охватить кринки ивановской росой» [Власова, 66].

Один из довольно распространенных купальских обрядов — обливание водой всякого встречного. «Деревенские парни, — писал орловский корреспондент в середине XIX века,— одеваются в старое, грязное белье и отправляются с ведрами и кувшинами на речку, где наполняют их самою грязною, мутною водой, а то и просто жидкой грязью, и идут по деревне, обливая всех и каждого и делая исключение только для стариков и малолеток» [Максимов, 390]. Но всего охотнее, разумеется, обливали девушек: парни врывались даже в дома, силой вытаскивали и выносили девиц на улицу и здесь старались с ног до головы окатить их водой и грязью. В свою очередь, и девушки не оставались в долгу. Пытаясь отомстить парням, они тоже бежали на реку за водой. В результате начиналась общая свалка, полная веселья, смеха, криков, шуток. Кончалось дело тем, что молодежь, перепачканная, мокрая, в прилипшей к телу одежде, гурьбой устремлялась на речку и здесь, выбрав укромное местечко, подальше от строгих глаз старших, купалась вместе, причем и парни, и девушки оставались в одеждах (в рубахах).

Во многих местах было принято устраивать баню не на Аграфену Купальницу, а в Иванов день, точно так же, как и вязать веники. Например, в Верхокамье именно в день Ивана Купалы «обязательно стремились помыться и попариться больные старообрядцы» [Чагин, 117]. На Вологодчине вениками, составленными из разных трав и веток различных деревьев, украшали рога недавно отелившихся коров.

Довольно распространенной была вера в то, что до Иванова дня женщинам не следует есть никаких ягод, иначе будут умирать дети у той, которая не остереглась искуса.

В Пошехонском уезде Ярославской губернии верили в то, что если на Иванов день перелезть через 12 огородов, тынов (т.е. оград), любое желание исполнится.

Выделенность, особость, судьбоносность купальского дня выражалась по-разному. К примеру, у русско-украинского населения Киргизии девушки шили и вышивали специальную купальскую сорочку, которую надевали лишь раз в году, когда шли в церковь накануне Рождества Иоанна Крестителя. Вечером сорочку сжигали или прятали до следующего года [Маслова, 120].

Подобное соединение, точнее, неразделение верований и обычаев, уходящих корнями в дохристианскую культуру и порожденных христианством, вообще характерно для больших календарных праздников. Еще один «говорящий» пример: жители Забайкалья старались днем или в ночь на Ивана Купалу взять немного земли из-под монастыря Святого Варлаама, будучи уверены в том, что эта земля, растворенная в воде, хорошо помогает при весенней лихорадке [Власова, 74, 75].

Но главной особенностью купальской ночи были очищающие костры. Вокруг них плясали, через них прыгали: кто удачнее и выше — тот будет счастливее. Костры устраивали за селением, обычно на высоком месте, или на росстанях, на меже. В огонь подбрасывали бересту, чтоб горело веселей и ярче. Обвязывали соломой старые колеса, поджигали их и спускали с пригорков.

В Старой Ладоге ивановские костры исстари разжигали на горе Победище, расположенной при впадении местной речки в Волхов. «Там сей огонь,— писал И. П. Сахаров, — добытый при трении из дерева, известен под именем живого, лесного, царя огня», обладающего очистительной, целебной, вообще магической силой [Сахаров, 282].

«Огонь очищает от всякия скверны плоти и духа,— писал один из этнографов XIX века,— и на Ивана Купалу прыгает через него вся русская деревенщина».

В некоторых местах через купальский огонь прогоняли домашнюю скотину для защиты ее от мора. В купальских кострах матери сжигали снятые с хворых детей сорочки, чтобы вместе с этим бельем сгорели и сами болезни.

Молодежь, подростки, дети, напрыгавшись через костры, устраивали шумные веселые игры, потасовки, бег наперегонки. Обязательно играли в горелки. Участники выстраивались парами друг за другом, водящий ходил перед ними и выкрикивал (или пели, выкрикивали все хором):

Гори, гори ясно,

Чтобы не погасло.

Глянь на небо —

Птички летят,

Колокольчики звенят:

Диги-дон, диги-дон,

Убегай скорее вон!

При последних словах первая пара, не разнимая рук, бежала вперед, а водящий пытался догнать. Пойманный становился с водящим в конец, образуя последнюю пару, а оставшемуся приходилось «гореть», то есть ловить кого-то из очередной убегающей пары.

В каждой местности имелись свои припевки в этой игре, да и называлась она не везде «горелки»: где-то — «жив курилка», где-то «огарыш» и пр.