ЭТАЛОН РОССИИ

Ирина Скворцовафото Евгения Дудина для Forbes Woman

Четыре года назад спортсменка получила травмы, несовместимые с жизнью, а в

феврале 2014 года она открывала Олимпиаду в Сочи вместе с президентом

Путиным

23 ноября 2009 года во время тренировочных заездов — за три дня до розыгрыша

Кубка Европы — на санно-бобслейной трассе в Кенигзее (Германия) произошла

трагедия. Из-за ошибки судьи мужской экипаж на полной скорости врезался в

стартовавший чуть раньше женский экипаж с 21-летней Ириной Скворцовой. Все

остались целы, кроме Ирины, которая получила травмы, «несовместимые с жизнью».

Ирину экстренно доставили в местную больницу, а затем в клинику в Мюнхене.

Чтобы девушка не умерла от болевого шока или потери крови (в общей сложности

в нее потом влили 24 л крови), врачи на полтора месяца ввели ее в состояние

искусственной комы. Через четыре месяца Ирину перевели в реабилитационный

центр. За десять месяцев, проведенных в Германии, она перенесла более

50 операций.

Год назад Ирина избавилась от инвалидной коляски. Сейчас она ходит на костылях,

сама водит машину, работает тележурналисткой на ВГТРК, а также стала

приглашенной гостьей на Олимпиаде Сочи-2014. Ниже — ее рассказ о прошедших

четырех годах. 

Полную версию интервью с бобслеисткой Ириной Скворцовой читайте в весеннем

номере приложения Forbes Woman, которое выйдет 27 февраля 2014 года вместе

с мартовским номером журнала Forbes.

Аварию я не помню. Помню только, как легла в боб в ноябре 2009 года, а проснулась

13 января следующего года. А как ехали, как столкнулись, мозг вычеркнул. Вся моя

старая жизнь — как сон. Временами даже сомневаюсь: неужели действительно

когда-то ходила, бегала, танцевала? Хотя прекрасно помню эти ощущения. Когда я

вышла из комы, самым страшным показалось не то, что я лежу в трубках в реанимации,

а что я проспала Новый год! Как это так, у меня было столько планов, а я все проспала!

Врачи не сразу мне сказали, что со мной. Я постепенно, дозированно получала

информацию. До апреля — пока не началась реабилитация — всерьез думала, что

вернусь в бобслей. Я этим жила, поэтому, наверное, и не наложила на себя руки. У меня

был стимул: оставалось четыре года до Олимпиады — это святое для спортсменов.

Я все распланировала: два года на восстановление, два — на подготовку. У врачей спрашивала: «А я смогу поднимать штангу, прежний вес?» Они смотрели на меня

удивленно и уходили от ответа.

После аварии неповрежденными у меня оказались только голова

(не считая сотрясений), руки и грудь. Ниже — все искорежено. И даже сегодня,

если я случайно вижу себя в зеркале, реву. В квартире, кстати, я избавилась от

всех зеркал. После комы все надо было начинать с нуля. Я заново училась дышать.

С аппаратом искусственного дыхания легкие работали на полную. А тут — раз! —

отключили. И нужно самой, а сил нет. Глазами ору: «Подключите обратно,

задохнусь!»

О боли я даже говорить не хочу. Обезболивающие поначалу давали раз в час,

отом — реже, чтобы не вызывать привыкания. Анестезия действовала всего

20 минут, остальные 40 я корчилась от боли — постоянной, и тупой, и острой,

непроходящей.

фото Евгения Дудина для Forbes Woman

Лежа в реанимации, я долго злилась на Бога: «За что? Почему я? Да лучше бы не

выжила в этой аварии, зачем мне такая жизнь нужна!» Я до сих пор не могу ответить

на эти вопросы. Хотя и говорят, что Бог посылает только то, что человек может

выдержать… Со временем злость прошла, осталось только смирение. Единственное,

что удерживало меня от самоубийства, так это то, что позвоночник был цел и что ногу удалось сохранить. А иначе не пережила бы, нашла бы способ покончить с собой прямо

там, в реанимации.

В апреле 2010 года я переехала в реабилитационный центр. Продолжала учиться

ходить. Перед тем как сделать шаг, прорабатывала его в голове: «Вот сейчас поставлю

ногу сюда, а руки передвину вот так». Очень долго к этому привыкала. И однажды

упала на гальку — нога поехала, и сделать я ничего не смогла. Вот тогда пришло

осознание, что со спортом покончено, — и это была катастрофа.

Все мои мечты, все, к чему я стремилась двадцать один год моей жизни, оторвали

и выбросили. Бегать — нельзя, кататься на коньках — нельзя, прыгать — нельзя.

Каблуки и юбки, которые я так любила, — тоже никогда нельзя. А жить-то тогда

зачем?фото Евгения Дудина для Forbes Woman

Я сидела в коляске, ревела и больше ничего глобального не планировала.

Ближайшие

цели теперь были максимум на полгода. Первая — встать с коляски. Да, ногу не

чувствую, не шевелю стопой, но кость есть, упор есть. Отлично, значит буду

тренироваться. Я училась сама передвигаться, мыться. Падала, но все равно

повторяла. Минимум полчаса нужно было, чтобы промозговать схему и залезть в

ванну, например. И еще сорок минут на то, чтобы продумать, как вылезти из мокрой

ванны.

И вроде уже что-то получалось, как вдруг — бац! — операция, потом опять, внеплановая.

И все с нуля. На несколько недель выбываешь из строя, и мышцы забывают все, чему

заново научились. Я на месяц ушла в себя. Не разговаривала с врачами, отвечала на

все вопросы «I don’t understand», отворачивалась. Не мыла голову, ничего не хотела,

тупо смотрела сериалы, даже в соцсети не заходила. И тут на помощь пришли

психологи. Раньше я, как многие, наверное, считала, что психолог — это психиатр и

мне он не нужен. А сейчас знаю, что невозможно поделиться всей болью с родными

или друзьями. А психолог помогает выговориться. Он нейтрален, ему неважно, кто

ты.

Журналисты быстро навесили на меня ярлык: «Она сильная». Но я не сильная, это

просто маска — надела и пошла. Я все время говорю: «Улыбайтесь, это всех раздражает».

Я знаю, что меня обсуждают за спиной: мол, квартиру ей подарили, машина есть,

на телевидение зовут, деньги на лечение получила, а ей все мало, все куда-то лезет.

А я не лезу. Ни на одно интервью я не просилась и на работу не умоляла взять.

И помощи я не прошу. Если пробка — езжу на костылях на метро. Когда не было

машины, передвигалась на трамвае, маршрутках. В транспорте я никогда не прошу

уступить место, потому что встать потом еще тяжелее, чем сесть. Обычно стою у дверей и

фото Евгения Дудина для Forbes Womanблюдаю,

как меня сканируют. В Германии, если даже без головы проедешь, не будут пялиться.

А у нас, если какой-то изъян, тут же рассматривают. Очень неприятно. Но иногда

бывает по-другому: еду в метро, настроение на нуле, и подходит вдруг парень или

девушка: «Вы Ирина? Можно с вами сфотографироваться?» И все — у меня улыбка

до ушей, на весь день заряд радости.

В инвалидную коляску я больше ни за что не сяду. Моя следующая задача —

вообще обходиться без костылей. В прошлом году я получила водительские права.

Сначала меня долго не принимали ни в одну автошколу, потом инструктор не понимал,

как меня учить. Стопу правой ноги я не чувствую, управляюсь одной левой. Но

ничего, приноровилась. Экзамены сдавала без блата, по-честному. Получив права,

на следующий день поехала за город на машине.

Сейчас мне 25 лет, и больше всего на свете я хочу выйти замуж и родить ребенка.

Тем более что врачи говорят, что родить с помощью кесарева сечения я смогу.

Без спорта я — никуда. Сейчас учусь в Педагогическом институте физической

культуры (ПИФК) в магистратуре, выбрала специальность «спортивный психолог».

Мне это интересно. И я на собственном опыте знаю, насколько важна психология в стрессовых ситуациях.

Источник: http://www.forbes.ru/forbes-woman/karera/250706-pobeda-nad-soboi-istoriya-bobsleistki-iriny-skvortsovoi