Это совсем не так, ведь «Троица» — не картина! Дело в том, что здесь изображена не обычная, но реальная еда. Обманчивое впечатление об абсолютной символичности трапезы создается, отчасти, из-за плохой сохранности первоначальной живописи. Сколько раз в разных книгах и статьях подчеркивалось, что здесь на столе перед ангелами одна чаша, и больше ничего! Но подробное описание состояния сохранности иконы, сделанное на основании реставрационных протоколов 1918-19 гг., позволяет утверждать: все, что было на столе, кроме чаши, утрачено.
О том, что чаша там была не единственным предметом, ясно говорит первая из дошедших до нас свободная копия (точнее, вариация – «список») рублевской «Троицы». Ее автор — монах Иосифо-Волоколамского монастыря Паисий, написавший ее всего через 70 лет после рублевской (ныне она – в постоянной экспозиции музея имени Андрея Рублева в Спасо-Андрониковом монастыре). На ней рядом с чашей – два круглых хлеба, точнее, не просто круглых, а составленных каждый из двух небольших круглых хлебцев. Те, кто часто бывает в храме, ни с чем их не спутает: это просфоры (по-греч. – приношение), хлеб, который приносится в храм как поминание за живых и усопших. Кроме них, на столе изображены небольшие треугольные частицы хлеба, которые священник вынимает из просфор во время богослужения, с одновременным произнесением имен поминаемых людей, с помощью небольшого треугольного ножа – «копия». Такую частицу и держит в руке правый от нас ангел на иконе паисиевской «Троицы». Скорее всего, если бы сохранилась желтая скатерть, изначально покрывавшая стол на рублевской иконе, такие же просфоры и их частицы можно было бы увидеть и на ней. Вот откуда непонятное вначале изображение как будто повисшей руки правого ангела у Рублева!
Жест сложенных «двоеперстно» пальцев среднего и левого ангелов направлен к чаше: это, прежде всего, жест благословения, который всегда используется священником по окончании молитвы перед едой.
Итак, трапеза на иконе Рублева показана одновременно как обычная еда и как священнодействие. Это часть главного христианского церковного богослужения – литургии, или евхаристии (по-греч. – благодарение). На ней используется чаша для причастия, стоящая на расширяющей книзу подставке – потир, которая изображена на иконе Рублева, просфоры, да и сам стол (как уже упоминалось ранее, необычный), который нужен, прежде всего, для нее. Это не только стол для трапезы, но и трон Царя Небесного – Его «престол». Кстати, скамьи, на которых сидят ангелы («седалища»), на которых сидят ангелы – тоже своего рода престолы. Это видно по подножиям, на которые поставлены их ноги. Так символически показывается «царственность и владычественность» ангелов. Об этом же говорят и их посохи – не только страннические, но и царские, что подчеркнуто их изысканной формой и ярко-красным цветом.
Такое представление Рублева об ангельской трапезе поясняет, почему в его иконе нет Авраама, Сарры, слуги, закалывающего тельца. Никогда до него не писали больших икон Св. Троицы, на которых были бы только ангелы. Но рублевская «Троица» — не сокращенная редакция широко распространенной иконографии, а отдельный, уникальный образ, ничего прямо не иллюстрирующий. Отсутствие на нем других фигур, кроме ангельских, превращает этот сюжет из «Гостеприимства Авраама» в явление Самой Святой Троицы ВСЕМ смотрящим на икону. Авраам и Сарра благодаря такому подходу становятся уже не хозяевами, принимающими гостей, а гостями на трапезе, приготовленной ангелами.
Но почему изображение на иконе по мере удаления от переднего плана не уменьшается (как, например, уходящая вдаль дорога), а увеличивается? Потому, что точка схода всех линий изображения находится не вдали, на горизонте (как это бывает в картине), а перед ним, как бы в глазу зрителя.
В любой иконе можно найти элементы такой перспективы (ее обычно называют «обратной»). В рублевской «Троице» мы видим их в направленности здания, подножий ангельских сидений и престола к центру переднего плана, а главное – в очевидном развороте фигур ангелов на зрителя, что лишает образ внутренней замкнутости. Его целостность при этом не разрушается, а углубляется. Мы в результате тоже ощущаем себя уже не сторонними наблюдателями, а непосредственными участниками изображенного события.
Кто же они, эти таинственные вестники? Об этом – в заключительной части статьи.
Александр Копировский